Всем великим империям древности был нужен «класс» воинов, готовых побеждать врагов внешних и внутренних. Но что делать, когда эту роль играют аристократы, погибающие в битвах, — родить которых могут только знатные женщины? Персидская империя Сасанидов решила эту проблему, отказавшись от вековой традиции восточных гаремов и запустив механизмы утонченной сексуальной эксплуатации аристократок. О временных браках при отъезде мужа, казни за отказ надеть кольцо, девятилетних женах и других изысках иранской фабрики детопроизводящих женщин рассказывается в последнем номере ведущего исторического журнала Comparative Studies in Society and History.

Персидская империя Сасанидов (224-652 годы нашей эры) образовалась на руинах Парфянского царства и по своей мощи и обширности почти сравнялась с «золотым» царством Ахеменидов. Владения Сасанидов включали современный Иран, Ирак, Армению, Грузию, Йемен, Восточную Аравию, Узбекистан, часть Афганистана и Туркмении — от полугреческих городов Месопотамии до степей Средней Азии. Государство должно было удерживать от бунтов и распада столь различные территории, населенные далекими друг от друга племенами, а еще отбивать непрекращающиеся атаки римлян, византийцев и тюрков. Эту ношу взял на себя «ударный корпус» династии — знать: аристократические дома всех провинций, объединенные браками и военной службой во славу империи.

Вместе с магами (зороастрийскими священниками), которые также хранили и укрепляли общеимперское единство, цари Сасанидской династии воспевали Эраншахр — «землю ариев», к власти в которой приглашали знатные семейства всех провинций. При всех конфликтах между централизаторской властью шахиншаха и вольнолюбивыми местными элитами последние верно служили правящей династии, получая от нее множество пышных титулов и выгодных должностей.

И главной задачей империи было не столько привлечение элит, сколько обеспечение их физического выживания, вопреки войнам, болезням и детской смертности. Сасаниды не были одиноки в этом: все великие империи прошлого, от инков до татаро-монголов, пытались регулировать секс, браки и деторождение среди правящего класса.

Иными словами, решалась задача бесперебойного производства аристократических тел. Эти тела воспевались в литературе и искусстве: сильные, как львы, и статные, как кипарисы, иранские wuzurgān (гранды) должны были сражаться, скакать на лошади и стрелять из лука в разы лучше, чем обычные люди. Биологическое превосходство нобилей, как показывают последние научные исследования, — это не просто риторический прием. Хотя рост человека определяется прежде всего генетически, доступ к пищевым ресурсам в детском и подростковом возрасте вносит серьезные коррективы. Чем больше неравенства в древнем обществе, тем сильнее были различия в росте между элитой и простонародьем. В эгалитарных обществах (охотники-собиратели палеолита, скандинавы раннего Средневековья, индейцы Северной Америки) они почти не проявлены — а вот в Европе XVI-XVIII веков хорошо кушавшие аристократы и купцы были в среднем на пять сантиметров выше крестьян.

Цель передать это биологическое превосходство по наследству (с помощью браков с себе подобными) вступает в конфликт с другим дарвинистским побуждением знати — оплодотворить как можно больше женщин и передать свои гены сотням детей. Некоторые историки даже утверждают, что максимизация репродуктивного потенциала (за счет подданных) была главной движущей силой древних государств. Ряд фактов говорит в пользу этой гипотезы — так, большинство современных мужчин-европейцев являются потомками всего трех родов эпохи бронзового века (когда Европу захватывали племена, обладавшие передовыми военными технологиями). Более 800 миллионов жителей Азии — это потомки всего 11 мужчин, в том числе основателя Монгольской империи Чингисхана, маньчжурского князя Гиочанги и им подобных. Одновременно элиты навязывали гетеросексуальный брак в качестве нормативного — с полигинией (многоженством) для себя. Гаремы собирали практически во всех древних империях, от Мексики до Китая, и даже моногамные аристократы Греции и Рима повышали шансы на репродуктивный успех, совокупляясь с рабынями и конкубинами.

Впрочем, жесткое неодарвинистское прочтение античной истории не является истиной в последней инстанции. Конечно, властители занимались накоплением сексуального капитала (жен и наложниц) не только в подсознательном желании передать свои гены — они осознанно реализовывали стратегию по воспроизводству благоприятного для них общественного порядка, и в любом случае их главным врагом была смерть.

На западной (византийской) границе боевые действия не отличались особым кровопролитием, зато на северо-востоке, где границы Эраншахра осаждали орды евразийских кочевников, аристократическая кавалерия несла тяжелые потери. Условия мирной жизни были не легче. В хорошо изученной демографами Римской империи средняя продолжительность жизни составляла 20-25 лет — а для простого воспроизводства населения каждая женщина должна была родить пять-шесть детей (с учетом того, что до совершеннолетия доживали два-три). Более того, на эти показатели не влияло питание и комфортная жизнь: болезни косили детей античной знати так же, как и потомство простолюдинов. Судя по Бахрейну I-VIII веков, ситуация в Эраншахре была еще тяжелее — и персы могли получить от одной женщины одного (в лучшем случае двух) наследников мужского пола. Их смерть в бою сразу же ставила продолжение аристократического рода под вопрос.

И при этом, несмотря на тяжелые потери в боях, иранцам удалось то, в чем патриции потерпели поражение, — продлить срок «жизни» знатных родов до нескольких столетий. Очевидно, что сделать это можно было только одним способом — поднимать деторождение, то есть максимально эксплуатировать женские тела элиты. Понятийное оформление этой задачи легло на «духовные скрепы» империи — зороастрийскую религию. Как известно, при Сасанидах зороастризм стал общенациональной и государственной религией, которая обосновывала и освящала проект «земли ариев». Более того, зороастрийскому жречеству цари передали судейские полномочия: юристы из их среды создали, в частности, семейное и контрактное право. Мобедан мобед (глава всех «магов») считался непогрешимым судьей.

Иранские юристы требовали от женщин вступать в брак как можно раньше — с 15 или даже с 9 лет — и рожать детей при первой же возможности. В Древнем Риме и Месопотамии (Вавилон и другие государства), для сравнения, средний возраст вступления женщины в брак составлял 15-20 лет. Отказ выходить замуж карался смертью (margarzān), и от вдов требовали найти себе нового супруга в предельно краткий срок. Аборты считались чудовищным преступлением. Деторождение в зороастризме считалось священным, а гомосексуальные связи — самым большим грехом мужчины, посредством которого он пускал в мир демонов.

Однако все эти требования и так соответствовали ценностям иранцев — в их юридическом оформлении не было ничего инновационного. Зороастрийские жрецы и чиновники придумали много новых ухищрений. Например, они ввели институт вспомогательного брака (čagar), который позволял знатной женщине временно (на год-два) выйти замуж за другого нобиля. Čagar позволил зачинать ребенка во время частых отлучек мужей, которые отправлялись в далекие походы к границам империи.

Необходимость повышения женской фертильности толкнула шахиншаха Кавада Iна крайний шаг — он законодательно ввел общность жен (о чем написали даже византийцы). Однако эта мера возмутила и аристократию, и жречество, и в итоге шахиншах отказался от нее: невозможность определить отца ребенка сломали бы вторую опору знати — передачу титула и собственности по отцовской линии.

Оставалось найти более гармоничный и социально приемлемый вариант «общности жен» — и он был найден в тщательно проработанном зороастрийскими юристами института «заместительного брака» (stūrīh). Типологически он представляет собой левират — брачный обычай, по которому вдова была обязана вступить вторично в брак только с ближайшими родственниками своего умершего мужа, в первую очередь — с братьями.

Однако stūrīh отличался большой гибкостью. Если мужчина умирает, не оставив наследника мужского пола, его жена (или дочь, или сестра) обязана стать супругой лица, которого назначил сам умерший или суд. Последнее условие делало государство непосредственным действующим лицом, гарантирующим продолжение знатного рода. В результате потребность в максимальном использовании ресурсов женского тела заставила персов закрыть глаза на нарушение фундаментального принципа наследования — определения отцовства по семени отца. Не попирая основы моногамного брака, stūrīh создал тысячи приемных родителей, воспитывающих детей как своих собственных.

Наконец, «заместительный брак» позволил аристократии совместить сексуальные подвиги с мирным наследованием. Собирая пресловутые гаремы из десятков жен и наложниц, древние цари и аристократы соревновались друг с другом в мужской силе (у кого больше «самок») и производили на свет много наследников. Но за это приходилось расплачиваться междоусобицами среди братьев, делящими царство, — отсюда хроническая нестабильность Османской империи и эллинистических монархий, например.

Моногамия, напротив, уменьшает вероятность конкуренции, зато повышает риск вообще остаться без наследников (не говоря уж о неудовлетворенных желаниях знатных мужей, вынужденных, как в Римской империи, пользоваться услугами рабынь). Stūrīh же дал иранским аристократам все сексуальные преимущества многоженства — без его рисков. Нобили могли вступать в любое количество «заместительных браков», зачиная детей для своих погибших друзей и родственников. В итоге в выигрыше остались все: мужчины, аристократические роды (защищенные от вымирания и укрепляющие связи друг с другом), сама империя, которой был гарантирован стабильный приток воинов высшего ранга.

В конечном счете внутренняя прочность аристократии позволила персидскому миру пережить распад государства Сасанидов, владычество арабов и уже к X веку вернуть господство персидского языка, культуры, а также аристократических ценностей на всей территории бывшей империи.

 

 

Артем Космарский